«Изголодался по стихам». Змитер Вишнев рассказал о будущих книгах и лаборатории творчества
Новая эпоха разбросала белорусских литераторов по миру, уничтожила бывшие очаги, где все могли время от времени встречаться и делиться опытом. Одной из таких площадок был книжный магазин и издательство «Галіяфы» с бессменным руководителем — поэтом и прозаиком, художником и культуртрегером Змитром Вишневым, который сейчас живет в Германии. Bellit.info беседует с известным автором о том, что может поддерживать писателя в это сложное время.
— Когда мы что-то теряем, очень ценное, важное, к нам приходят отчаяние и обида. Какие чувства обуревают вас, человека, которого лишили дела жизни, разрушили работу десятков лет?
— Понятно, что я никогда бы сам не стал закрывать издательство «Галіяфы», которому отдал изрядный кусок жизни — пятнадцать лет. Несмотря на многочисленные трудности — бешеную аренду, налоги — проект был успешным. За много лет вокруг издательства сформировался большой круг авторов (с учетом альманаха «Тэксты», число достигало далеко за сотню).
Кроме того, была отлажена работа с корректорами, редакторами, верстальщиками, дизайнерами, художниками, переводчиками. Мы выдавали в среднем 50 оригинальных позиций в год. Приоритетными были книги отечественных литераторов. Издательство — это же не живой организм: если закрылось одно, при желании можно создать и новое. Понятно, что весь этот процесс стоит неимоверных усилий.
«Галіяфы» сейчас остаются только волонтерским проектом при издательской инициативе «33 кнігі для іншай Беларусі». Вместо издания 50 книг в год мы будем помогать в подготовке к печати нескольких белорусских книг. Недавно, совместно со швейцарским издательством Diaphanes, была издана антология «Нетутэйшыя: Reversion. Беларуская эксперыментальная драматургія («ТВЛ», «Бум-Бам-Літ»)».
В каждой истории ищешь положительные моменты. Сейчас я лично имею возможность активнее заниматься собственным творчеством — писать книги и картины. И получаю от этого большой кайф.
— А что еще держит? В чем нашелся смысл?
— А смысл никогда и не терялся — семья, творчество. Это держало и продолжает держать.
— Заговорили о творчестве. Пишется ли сейчас? И о чем хотелось бы написать?
— Пишется. Разное и в разных жанрах. К примеру, до выезда из Беларуси я вообще лет с семь не мог писать стихи. А когда в прошлом году выехал на две месячные литературные резиденции — сначала в Швецию, в Омоль, потом в Германию, в Виперсдорф, — все вдруг изменилось: стихи посыпались как грибы в корзину. Я почувствовал, что очень изголодался по поэзии.
Достаточно долго я убивал внутри стихи и чувства как нечто ненужное и неуместное. И только когда я вырвался из белорусского концлагеря, меня словно прорвало — я не мог успокоиться. Новые стихи записывались буквально ежедневно. Сейчас пишутся также и эссе, рассказы, понемногу работаю над большой прозой.
О чем пишется? О происходящем вокруг, о том, что волнует, о Берлине, где сейчас живу, о друзьях, о войне, о репрессиях в Беларуси, о капитане Бороде. Хотел бы доработать роман в течение ближайших месяцев.
Сейчас над моим сборником поэзии «Непадпарадкаванне» работают переводчица на немецкий язык Нина Веллер и редактор Ирина Герасимович. Предполагается, что книга выйдет в следующем году в одном из немецких издательств сразу по-белорусски и по-немецки.
Фото: Maximilian Gödecke
— Благодаря творцам, вошло в жизнь такое понятие, как плодотворное время дня/года. А на самом деле, когда вам пишется лучше?
— Знаю, что некоторые пишут по ночам, а у меня же наоборот самое плодотворное время — это первая половина дня. Довольно часто я делаю много записей в блокноте, потом переношу их на компьютер. В общем для меня важно, когда я что-то записываю, чтобы под рукой была белая бумага, так как на разлинеенной либо в клеточку мне работать неудобно. Я пишу сразу на компьютере.
— Мне, чтобы творить — нужны уединение, удобная клавиатура, пачка сигарет и кофе. И еще чтобы с утра с женой не поссорился. И чтобы с родными все было хорошо. А вам?
— Раньше у меня была устойчивая привычка писать под шум. Дочь кричит или поет, во что-то играется, или кто-то гремит — я просто психологически обособлялся от всего, ничего не замечал и работал над книгой. Сейчас снова привык к комфорту — пишу утром после того, как отвожу дочь в школу.
Нравится заниматься творчеством за широким столом, который не завален книгами, а напоминает взлетную полосу. Безусловно, чашка хорошего черного кофе без сахара стимулирует к углублению в текст. Вообще люблю записывать во время путешествий — в поездах, отелях, парках. Заметил, что мне хорошо пишется, когда наступает депрессия или после какой-нибудь ссоры.
— Перед тем как сесть за работу… У вас есть какой-нибудь особый ритуал перед началом работы или перед началом чего-то нового?
— На самом деле, по-разному — все зависит от обстоятельств. Очень хорошо стимулируют к работе дедлайны. Это, конечно, не касается поэзии, но хорошо срабатывает с эссеистикой и прозой. Когда знаешь, что через неделю тебе нужно сдать текст в издательство, — садишься и пишешь.
Если дедлайн на тебя не давит, можно долго ходить вокруг писательского стола и, как говорят, раскачиваться и придумывать себе разные отмазки. Мол, сегодня не пишется, либо сегодня плохое настроение, или вот фабула не выстраивается и так далее. Я бы в шутку добавил: надо изредка для себя придумывать ритуал под названием «дать себе волшебного пинка».
Кстати, про кофе, стол, бумагу я уже говорил. На самом деле, если текст прет, его можно записывать где угодно и на чем угодно.
— А ради чего мы пишем и творим?
— Прекрасный вопрос. И каждый ответит точно по-своему. Кто-то пишет ради славы, кто-то-ради денег. Для кого-то это может быть психотерапией.
Помню, в подростковом возрасте я читал книгу Андре Моруа «Три Дюма» и по-хорошему завидовал Александру Дюма, который очень много писал, много зарабатывал, пьянствовал — словом, жил по полной. Наверное, многие из нас мечтали тогда быть таким же, востребованным писателем.
Завидовал я тогда, как это и не удивительно сейчас, также Сервантесу, который в темнице создал свой знаменитый роман о Дон Кихоте.
Самому мне сегодня уже труднее ответить на вопрос, Зачем я пишу. Во-первых, я, наверное, уже и не могу без этого. Во-вторых, это то, что у меня лучше всего получается. Хочется написать книгу, которая будет новаторской и значимой.
— Говорят: каждому автору — свой читатель. Может, есть что-то неестественное в том, когда одни писатели буквально боготворятся всеми, а другие совершенно неизвестны? Так ли должно быть?
— Не думаю. Я убежден, что в современной белорусской литературе многие векторы перепутаны.
К примеру, сегодня почти каждый автор стремится причислить свои произведения к интеллектуальной литературе. Хотя большинство имен, которые сегодня на слуху, скорее работают на массового потребителя. И читатель этот миф тоже легитимизирует, так как сообщит друзьям, что ты прочитал книгу интеллектуальной поэзии или прозы, то есть якобы причастен к клубу избранных. Это вроде круто. Поэтому мы и удивляем довольно часто иностранцев своей литературной попсой, которую выдаем за интеллектуальный продукт.
К чему это я веду? На мой субъективный взгляд, наши на самом деле важные современные авторы пока совсем не на слуху среди отечественного читателя, тем более они почти неизвестны для иностранцев. Ведь
чаще всего сегодня переводят на иностранные языки самых активных и напористых, умеющих самопиариться. Но это не показатель литературного уровня.
Поэтому я думаю, что у каждого талантливого писателя свой неповторимый и извилистый путь и свой читатель.
— Напоследок: а чего хочется больше всего? Вот чтобы завтра проснуться — и оно было?
— Проснуться в отцовском доме вместе с мамой и папой, попить вместе чаю, поболтать…
Читайте также:
Издатель Змитер Вишнев: Я решил пока не спешить домой
Премия имени Карлоса Шермана для переводчиков озвучила короткий список номинантов
