Кафкианская империя и ее методы. 200 лет с начала «процесса филоматов и филаретов»
В конце июня 2023 года исполняется ровно 200 лет с того момента, как в Вильню из Варшавы прибыл российский сенатор Николай Новосильцев, вторая после Константина Павловича, брата царя Александра I, личность в созданном российскими властями Царстве Польском, фактически царский наместник. Началась деятельность следственной комиссии по делу о тайных обществах студенческой и гимназической молодежи в Виленском учебном округе — так называемый «процесс филоматов», который станет легендой, важным элементом национальных мифов нескольких народов Речи Посполитой, благодаря, в значительной степени, III части романтической поэмы Адама Мицкевича «Дзяды», пишет Алесь Белый.
Это был первый процесс такого масштаба на недавно «воссоединенных» с Российской Империей землях. Ничего подобного не происходило после разгрома наполеоновской авантюры 1812 года — тогда царь удивительно милостиво обошелся с теми, кто выступил против него массово, открыто и с оружием в руках в составе «Великой армии». Но прошло всего 10 лет, и ситуация существенно изменилась: на захваченные земли империя, укрепившись, начала смотреть как на свои, постепенно отбрасывая одну норму приличия за другой.
Слово «процесс», которым принято называть это действо, не должно вводить в заблуждение. Это не был судебный процесс с теми его атрибутами, которые мы себе стереотипно представляем: обвинение от государственного прокурора, действия адвоката в защиту, последнее слово обвиняемого, приговор судьи. И признака всего этого не было. «Процессом» дело филоматов и филаретов было лишь в кафкианском смысле.
Двор Петра Скарги в Виленском университете и костел Святых Иоаннов в первой трети XIX века
Сейчас двор перед костелом Святых Иоаннов выглядит так. Фото: Наша Ніва
А еще в ней легко узнать черты кипучей работы сталинских «троек» и неустанной деятельности лукашенковской карательной системы в последние три года, когда стало окончательно «не до законов». И если мы хотим понять всю суть российской имперской власти, которая так и не выпускает нас из своих медвежьих когтей, нам нужно всегда помнить тот самый первый «процесс». Точнее, понимать без каких-либо иллюзий, что сегодня гигантский имперский удав так же пытается переварить нашу независимость и культурную особенность.
Адвокатов в Российской Империи в те времена не было, они появятся гораздо позже. А сенатор Новосильцев выполнял сразу три функции: следователя, прокурора и судьи первой инстанции. Он в итоге составил и проект приговора, который был потом утвержден царем. В «Дзядах» Мицкевича Новосильцев изображен как олицетворение абсолютного Зла и одновременно как эталонный Россиянин. В реконструированном поэтом сне сенатора черти уже несут его душу в ад, но Вельзевул приказывает им вернуть ее обратно, чтобы та сделала еще больше зла и попала в подобающее ей место с большими «заслугами». Но приговор будет оглашен лишь в августе 1824-го. Пока же стоит вспомнить, на каком фоне разворачивался известный процесс и что послужило толчком к его началу.
Николай Николаевич Новосильцев (1761-1838) удачно использовал «дело филоматов и филаретов», чтобы попасть в особую милость к следующему царю, жестокому и деспотичному Николаю І. Последние годы жизни он провел, совмещая председательство в Кабинете министров и Государственном совете Российской Империи.
Несколько лет назад Новосильцев был еще ближе к царю, входил в самый близкий круг его доверенных лиц. Должность фактического наместника Царства Польского была хоть и очень высокой, но имела в себе что-то от почетной ссылки.
В своей ссылке сенатор был склонен винить среди прочих князя Адама Чарторыйского, куратора Виленского учебного округа — богатого и влиятельного польского аристократа, лидера тех кругов, которые стремились хоть в какой форме возродить Речь Посполитую, пусть даже под властью российского императора, на которого Чарторыйский некоторое время имел довольно большое влияние. Впрочем, звездный час Чарторыйского в имперской иерархии тоже истек, но в глазах русских шовинистов, с подозрением смотревших на политический флирт «либерального» царя с поляками и литвинами, он был зловещим воплощением «польской интриги».
Князь Юрий Адам Чарторыйский (1770-1861), лидер польских патриотов в Российской империи, негласный претендент на королевский трон в случае восстановления независимости, во время восстания 1830 года стоял во главе Национального правительства
Новосильцев искал шанс доказать царю, что все уступки, сделанные неблагодарным полякам, — отдельное Царство Польское с очень либеральной Конституцией (которая, впрочем, оставалась преимущественно на бумаге), полонизация образования в Виленском учебном округе и определенного рода «культурная автономия», которой по инерции продолжала пользоваться шляхта присоединенных земель — это большая политическая ошибка, угрожающая целостности империи.
И тем самым он думал вернуть себе доверие царя. Впрочем, помимо этой «великой» цели, у Новосильцева по жизни всегда был набор более мелких. В каждом таком деле он видел возможность также и поживиться лично. Всегда же можно немного смягчить наказание какому-нибудь второстепенному «крамольному» персонажу за деньги или за конфиденциальные женские услуги, на которые он был особенно падок. В Варшаве его называли «смесью Бахуса с сатиром». Не раз он начинал свой служебный день с лиловым от выпитого ночью лицом. В польской столице его начали воспринимать как главного царского сатрапа и яростно ненавидеть еще до дела филоматов.
Спираль этой трагической истории начала раскручиваться 3 мая 1823 года, в очередную годовщину Конституции 1791 года. На перемене между уроками 15-летний ученик Виленской гимназии Михал Плятер, двоюродный брат будущей героини восстания 1830-1831 года Эмилии Плятер, написал на доске: «Виват Конституция 3 мая!» Под этим кто-то добавил: «О, какое милое для всех нас воспоминание!» И еще кто-то: «Но некому об этом вспомнить».
Виновных быстро нашли, запугали ссылкой в Сибирь (что не было, как показывают дальнейшие события, пустой угрозой) и наложили дисциплинарные наказания. Может, все бы так и заглохло, но менее чем через неделю «граффити» в честь Конституции и с угрозой «смерти деспотам» появилось и на стене доминиканского монастыря, служившего также и бурсой — студенческим общежитием тех времен. Надпись по-польски с грамматическими ошибками до сих пор оставляет у историков подозрение, на самом ли деле его оставила ученическая молодежь, или это была провокация тогдашних «губопиковцев». В любом случае делу дали ход.
Губернатор Александр Римский-Корсаков написал рапорт великому князю Константину Павловичу в Варшаву, что, мол, местная молодежь, вместо того, чтобы грызть «гранит науки», составляет заговоры, чтобы отторгнуть издревле русские земли в пользу коварной Польши. Распустились некоторые! С намеком на Чарторыйского. Этот рапорт для Новосильцева стал настоящим подарком. В Варшаве он не раз пытался если не раскрыть, то сфабриковать подобный заговор, но никак не удавалось. Закончив самые срочные дела, он отправился в Вильню, потирая руки в предвкушении потребления.
Дыма без огня не бывает. Патриотические настроения местной молодежи, и университетской, и гимназической, были не совсем спонтанными и разрозненными. Но, скорее, следовали из деятельности обществ филоматов и филаретов за последние шесть лет.
Дворец президента Литовской Республики во времена Российской Империи был резиденцией виленских генерал-губернаторов. Здесь работала комиссия Новосильцева, и отсюда руководил подавлением восстания 1863-1864 годов Михаил Муравьев-Вешатель. Фото: Наша Ніва
Обычно эти общества называют «тайными», но в таком определении фактически повторяется нацепленный российскими карателями ярлык. Поистине тайным было относительно узкое общество филоматов, основанное в октябре 1817 года Адамом Мицкевичем, Онуфрием Петрашкевичем и Юзефом Ежовским. А уже дочернее общество «Лучистые», в которое входило почти 200 человек, некоторое время даже действовало легально, познакомив ректора университета со своим уставом, как «Общество друзей полезного развлечения» во главе с Томашом Заном. Они были внешне заметны всему Вильно из-за маевок, которые проводили в Поплавах в мае-июне 1821 года. Правда, ректорат и епископская курия крайне негативно отнеслись к деятельности общества, и оно было распущено.
Во двориках Виленского университета с XIX века изменилось не так и много. Фото: Наша Ніва
Позже, в 1822-м, по этому делу проводилось следствие, которым руководил как раз Адам Чарторыйский, и оно постановило считать «лучистых» тайным обществом. Но так как и попытки легализации отрицать было нельзя, и ничего реально криминального в деятельности усмотреть невозможно, никаких репрессий в тот раз не было. Правда «лучистые» не до конца подчинились приказу о роспуске и продолжали действовать под председательством того же Зана как уже действительно тайное общество филаретов. И хотя в его деятельности уже достаточно явно просматривались патриотические мотивы, никаких признаков практических антиправительственных действий, не говоря уже о каких-либо вооруженных или иных подрывных начинаниях, не было.
Так что Новосильцев, по сути, «нашел топор под лавкой». Разоблаченный им масштабный «заговор» с сотнями участников был фирменным продуктом российской карательной системы, деятельность которой в Беларуси после небольшого перерыва мы наблюдаем особенно ярко с 2020 года.
Студенты в ожидании этапирования в Сибирь. Картина Яцека Мальчевского (1891). Своим масштабом подавляет даже карта империи на стене, что уж говорить о тысячах верст холодных и мертвых ее просторов?!
С одной стороны, управление самой большой в мире сухопутной империей невозможно без чрезмерной жестокости и запугивания, потому что управлять «тонко» и дифференцированно столькими сильно отличающимися друг от друга и отдаленными народами бюрократической машине невозможно. С другой стороны, личные интересы конкретных высокопоставленных карателей соблазняют их не столько даже разоблачать «заговоры», сколько создавать их в пространстве бюрократического отражения действительности.
Пятеро наиболее известных филоматов, осужденных в 1824 году по итогам новосильцевского «процесса»: Томаш Зан, Игнат Домейко, Адам Мицкевич, Антоний Эдвард Одынец, Ян Чечот
Первые аресты прошли в июле 1823-го, а пик их пришелся на осень. Всего через следственную комиссию прошло около 300 человек. Подозреваемых содержали в восьми виленских монастырях, так как столько мест в городской тюрьме не было. Исписано около 1000 листов следственного дела, на деятельность следственной комиссии потрачено 100 тысяч тогдашних рублей — гигантская сумма во время, когда крестьянин или лошадь стоил рубли. Интересно, сколько из них ушло в личный карман Новосильцева, может, половина? Впрочем, никакие деньги там надолго не задерживались — он быстро спускал их на пьяные гулянки и любовниц. А одним из мотивов его атаки на Виленский университет и весь учебный округ было получение контроля над их немалым бюджетом. Что ему и удалось — Чарторыйский после неудачной попытки заступиться за обвиняемых был вынужден подать в отставку, а новым куратором был назначен именно верный Новосильцев.
Арестованный в сентябре филарет Ян Янковский на допросах сообщил о существовании Общества филаретов и назвал все известные ему имена. Все они были арестованы (в том числе в сети попали и филоматы, которые действовали как филареты, хотя о существовании самого общества филоматов еще не было известно). Любое свидетельство о причастности к филаретам служило поводом для ареста.
Многие были уже женатыми или служили в отдаленных губерниях или даже за границей и отошли от любой формы «активизма», но это никак не освобождало от ответственности. Адам Мицкевич фактически не участвовал в деятельности обществ с момента своего распределения учителем в Ковно (1819), он бывал в Вильне только наездами. Сын бывшего ректора, Франтишек Малевский, жил в Берлине — прусские власти арестовали его по запросу Константина Павловича и передали России. Империи, как и сегодня, было важно продемонстрировать, что от нее нигде невозможно скрыться — и скрыть даже сами мысли о нелояльности царю.
О результатах процесса мы подробнее поговорим в следующих частях очерка, синхронно с юбилеем его основных этапов, но уже сейчас стоит сказать, что вошло в итоговое обвинение, ставшее частью приговора, формулировкой «доказанной вины»:
- Само участие в тайных обществах. По сути, аналогично белорусскому жупелу «деятельности от имени незарегистрированнойорганизации», который был декриминализирован на пике «либерализации» второй половины 2010-х, но вернулся с новой силой в эпоху «не до законов» с формулировкой участия, финансирования и т.д. в «экстремистской» деятельности.
- Незаконное присвоение себе самовольного влияния на воспитание молодежи. Конечно, не семья, не дружеское сообщество, не книги на родном языке должны ее воспитывать, а исключительно отобранные правительственной вертикалью бюрократы!
- Чтение на собраниях филаретов стихотворений, не совместимых с верностью российскому трону.
И за эту «ужасную вину» были поломаны сотни судеб! Ведь помимо 108 человек, приговоренных в конце концов к тому или иному наказанию, многие сломались даже от самой демонстративной расправы.
Виленский университет мог стать центром белорусского национального возрождения, но не сложилось. Фото: Наша Ніва
Профессор Михаил Бобровский, звезда исторической и филологической науки с общеевропейской известностью, которого иногда называют «первой ласточкой» белорусского возрождения, уволенный из университета в результате процесса 1823-1824 годов, сумел через два года вернуться благодаря покровительству влиятельных симпатиков, но в дальнейшем уже высказывал только лояльные к царю взгляды и действенно присоединился к ликвидации унии в 1839 году.
Такую же трансформацию взглядов, с таким же соучастием в позорных событиях 1839 года претерпел и слишком молодой еще Плакид Янковский, чей старший брат попал под каток репрессий. А для многих формально мягкое наказание обернулось «высшей мерой» — они не выдержали жестких условий ссылки или солдатчины и погибли вскоре после изгнания с родины — полный список таких жертв, кажется, еще не составлен.
Завитые зразы как символ дела филоматов. Российские стражники, подозревая, что родственники заключенных могут передать в говяжьих зразах письма или холодное оружие, обязательно разворачивали их. Шарж Алеси Галоты из книги Алеся Белого «Літвінская кухня»
Далее, как известно, будут восстания 1831 и 1863 годов, в промежутке между ними — дела Шимона Конарского (1839) и Братского союза литовской молодежи (1849), народовольцы, три российские революции, сталинский террор… При провозглашении белорусской независимости в 1991-м казалось, что все это осталось только в учебниках истории, которые не всем интересно было читать — столько других соблазнительных возможностей открылось вдруг. А вот прошло 30 лет и выяснилось что мы живем, по сути, в той самой экономически неуспешной империи, которая держится на репрессиях, которой вечно «не до законов», даже своих собственных. Изучение процесса 1823-1824 годов дает нам понимание глубоко укоренившихся, неизменных механизмов функционирования Российской Империи, которые и заменяют ей законы. Но и позитивных уроков из этого позорного процесса в дальнейшей истории добыто было немало. В свое время мы поговорим и о них.
Читайте также:
Когда в Беларуси появилось слово «драники»? Вы удивитесь, как поздно
Из чего варят и как называют традиционные белорусские супы
Цветок этого дня: золотые ключики
Необычная история радзивилловских полесских спаниелей
