Олег Дернович: Сокровища нетуристической Риги
Следы пятого города
Из окна гостевых комнат Латвийской академии наук, где я не первый год останавливаюсь, приезжая работать в Ригу, открывается вид на одно из давних предместий балтийской столицы. Эта часть Риги, отделенная от Старого города (Vecrīga) Центральным рынком с бывшими ангарами от дирижаблей времен Первой мировой, несильно привлекает туристов.
Путешественник, попав в это предместье, полностью окунается в атмосферу XIX века — инфраструктурно здания, дворы, переулки остались во многом такими, какими они были в эпоху бурного капиталистического роста Риги.
Московский форштадт. Вид с 14-го этажа здания Латвийской Академии Наук.
Современного человека поразит контраст. Ведь здесь, во дворах четырех- пятиэтажных кирпичных домов характерной архитектуры эпохи модерна, можно увидеть дровяные склады, а в подвалах хранится уголь. Конечно, сюда провели электричество, а также воду, иногда в виде колонки на улице. Но топят здесь по-прежнему дровами или углем. Конечно, некоторые квартиры оснащены современными бытовыми системами, но лишь те, владельцы которых в состоянии инвестировать в качество жизни.
Московский форштадт Риги. Типичная застройка.
Большинство квартир в кирпичных зданиях и деревянных домиках в Московском форштадте пустует. В Латвии провели последовательную, а иногда и жесткую реституцию недвижимости. Все старые здания обрели своих хозяев — потомков прежних. Средств у новых хозяев нет. Красочные пустые кварталы создают экзотический урбанистический ландшафт: посреди городского острова XIX в. бежит современный трамвай. Куда едут все эти люди, если большинство окон в окрестных домах заколочено?
Деревянная застройка — характерная особенность Московского форштадта Риги.
Чтобы оценить размеры рижских предместий XIX в. и количество остающихся заброшенными здесь квартир, стоит вспомнить, что в 1897 г. Рига по численности населения (256 тыс.) и масштабам капитала соперничала среди городов Российской Империи за 4—5-е место с Киевом (после Санкт-Петербурга, Москвы и Одессы). Накануне Первой мировой численность жителей здесь приблизилась к полмиллиона (ныне в Риге проживает около 700 тыс.). Рига была торговыми воротами Российской Империи на Балтике. (В столице империи, в Кронштадте, находилась главная военно-морская база, а торговый порт был слаб.) В Риге начиная с 1909 года на Русско-Балтийском вагонном заводе производились самые массовые российские автомобили того времени «Руссо-Балт». Там же собирали аэропланы «Илья Муромец» Игоря Сикорского. Немецкая, российская, еврейская буржуазия Риги сумела заработать огромные средства, материальным свидетельством чего и по сей день остаются кварталы роскошного модерна.
Кирпичные высотки конца XIX — начала XX вв. в Московском форштадте.
В одном из дворов Московского форштадта.
На улицах Московского форштадта.
В виду социально-депрессивного облика Московский форштадт стал привлекательным местом для основанного на наркоторговле криминала. Еще лет десять тому назад рижане не советовали появляться здесь по вечерам. Пик криминальной активности ушел, но легенды, что щекочут нервы, остались.
Однако существует еще одно измерение Московского форштадта. Этот район выделяется религиозными центрами. На окраине предместья находится католическая семинария с костелом — практически единственная, которой было разрешено функционировать в послевоенном СССР. Почти все католические священники той эпохи прошли в ней подготовку. Была еще семинария в Каунасе, но она принимала студентов только из Литвы.
В самом же центре предместья находится еще более древняя старообрядческая Гребенщиковская община. Внешне комплекс напоминает богатый купеческий дом XIX в. Царская администрация запрещала староверам возводить молельные дома, которые внешне хоть чем-то могли напоминать церковь. Лишь возведенная в 1905 году, после религиозной либерализации в России, высокая колокольня позволяет догадаться, что перед нами религиозный объект.
Пожар 1812
А почему форштадт, собственно, Московский? Начиная с XVII в. это предместье известно как место компактного поселения российских купцов. В начале XIX в. оно имело преимущественно деревянную застройку и было сожженое по приказу российского военного губернатора Ивана Эссен, как только наполеоновские войска вошли в пределы тогдашней Лифляндской губернии.
23 июля 1812 г., когда поступили сведения о переправе французского корпуса выше по Двине, Московское предместье охватил огонь. Из-за сильного ветра пламя перекинулось и на те кварталы, которые не планировалась уничтожать. На протяжении суток горели все предместье Риги, огонь едва не перекинулся на Старый город.
Тем временем французы и не планировали наступать на Ригу. Наполеон тщетно ждал послов от царя Александра I.
История с уничтожением Московского форштадта способна добавить косвенных аргументов к давней дискуссии о том, кто все-таки сжег Москву в сентябре 1812 года. Как видим, тактика уничтожения ресурсов и выжженной земли активно применялась российской администрацией.
В Риге же десятки тысяч жителей остались без крова и имущества. Погибли красивейшие районы. Рижане проклинали Эссена, который уничтожил полгорода, основываясь на панических слухах.
Книжница рижских староверов
История с пожаром 1812 года имела еще и те последствия, что после него староверы стали возводить каменные постройки на месте сожженных деревянных.
Староверы из России стали проникать в шведскую Ригу еще в начале XVIII в. в поисках спасения от государственного террора. Старообрядцы Риги, как и староверы, селившиеся на севере Великого Княжества Литовского, принадлежали к беспоповцам. То есть сан священников они признавали только за теми, кто был рукоположен до реформы Никона. Со временем старые канонические священники покинули сей мир, и среди старообрядцев этого толка остались одни лишь миряне. Поэтому и богослужения у беспоповцев ведутся мирским (мирянским) чином: отсутствуют те элементы, которые мог бы выполнять именно священник.
Здесь нужно отметить, что на юге Беларуси, на Черниговщине и Северщине селились старообрядцы-«поповцы», которые создали свою иерархию и, помимо прочего, признавали священнический сан попов-перебежчиков из новообрядной Церкви.
В настоящее время большая часть беспоповцев объединена в древлеправославную Поморскую церковь, а Рижская община остается крупнейшей в этой Церкви. Начиная с 1833 года она называется Гребенщиковской в честь своего благодетеля купца Алексея Гребенщикова. Благодаря традиционализму, замкнутому образу жизни и длительному пребыванию в Риге, Гребенщиковская община сохранила абсолютно неожиданные для нас раритеты.
Мои знакомые рижские коллеги, филологи Латвийского университета, предложили посетить книжницу (книжное собрание) общины. Но прежде надо было получить разрешение. Связались с главой общины. Тот сказал, что обратится к совету председателей, а результат нам сообщат. Действительно, спустя два дня позвонили и сказали, что председатели согласились допустить в книжницу белорусского исследователя. Правда, в иной, чем намечалось, день, но разрешение этого закрытого сообщества было получено. Признаться, я не совсем представлял, что могу увидеть под сводами огромного каменного здания непривычной архитектуры в легендарном предместье Риги.
После приветствий и внимательного ознакомления с краткой творческой биографией вас проводят в относительно небольшую комнату с решетками на окнах, вдоль стен которой — старые шкафы с застекленными дверцами. По вашей просьбе, но неохотно, из ближайшего шкафа достанут одну из толстых книг.
Титульный лист Острожской Библии 1581 г. Печатник Иван Федоров.
В этом скромном помещении вы сможете найти издания Острожской типографии, основанной московском изгнанником Иваном Федоровым по инициативе и на средства князя Константина Острожского. Типография начала действовать в Остроге на Волыни в 1577—1579 гг., а в 1581 г. появилось такое знаковое издание как Острожская Библия — первое завершенное издание Библии на церковнославянском языке. В ходе осуществлении этого грандиозного культурного и религиозного проекта Иван Федоров пользовался также переводами Франциска Скорины. После конфликта с князем Острожским Федоров выехал во Львов, но заложенная им типография продолжила деятельность. Уже в 1590-е годы для изданий Острожской типографии применялся шрифт, созданный в Вильнюсе бывшим соратником Федорова по Москве Петром Мстиславцем.
Белорусский след мы можем найти и в другом уникате из книжницы Рижской общины. Здесь хранится первая датированная печатная российская книга — «Апостол» 1564 г. Это богослужебное (для ведения богослужений в церквах) издание осуществили все те же Федоров и Мстиславец. Потом, в условиях давления консервативных московских кругов, печатники покинули Москву и переехали в ВКЛ. В послесловии к львовскому «Апостолу» 1574 года Федоров с благодарностью упоминал короля и великого князя Жигимонта Августа (Сигизмунда Августа), который милостиво предоставил ему возможность устроиться на новой родине.
Апостол 1564 года (на фронтисписе — евангелист Лука в Триумфальной арке). Печатники Иван Федоров и Петр Мстиславец. Первая датированная печатная российская книга.
На сегодня известно около 65 сохранившихся экземпляров «Апостола» московской печати 1564 года, но один неописанный экземпляр хранится также в Рижской старообрядческой общине. Как и издатель этой книги, старообрядцы тоже вынуждены были искать спасения от давления российского государства в соседних странах.
Мне удалось пробыть в книжнице около часа. Все это время мне почти не довелось прикоснуться к книгам — их держал в руках хранитель книжницы. Не разрешили и фотографировать. Староверы остаются последовательны в своей традиции самоизоляции и сохранения дистанции, насколько это возможно в современном мире.
Сегодняшние сокровища рижских староверов — лишь часть некогда еще большей коллекции. В 1958 г. исследователи из «Пушкинского Дома» тогдашнего Ленинграда описали 150 рукописных и 300 старопечатных книг Гребенщиковской общины. Наиболее ценные рукописи, датированные начиная с XV в., были переданы в Библиотеку АН СССР в Ленинграде.
Но бесценные старопечатные книги остались в книжнице посреди Московского форштадта. Энтузиасты при европейской поддержке готовили проект с целью научно описать все эти книги и создать соответствующий влаго-температурный режим хранения книжных сокровищ.
Община не поддержала идею, поскольку пришлось бы допустить к своему собранию посторонних людей.
Говор Московского форштадта
Рижские старообрядцы в какой-то мере сохраняют стремление популяризировать свое наследие. Одним из свидетельств этого стало переиздание работы филолога XIX в. Ивана Желтова «О русском говоре в Риге». Рижский преподаватель русской словесности Желтов поставил своей целью показать читающей публике, что в Риге функционируют не только немецкий и латышский язык, но активное хождение имеет и русский. Причем это язык не только пришлого имперского чиновничества, но он имеет местные глубокие традиции.
Иван Желтов хотел показать народную языковую стихию и очень точно фиксировал лексику славяноязычного населения Риги. Местом компактного его поселения как раз и был Московский форштадт.
Среди слов, бережно записанных российским филологом в 1874 году, встречаются нам вполне знакомые: «батька», «бахвал» («хвастун»), «вага, важница», «вагарь» (весовщик при городских весах»), «воспа», «пруссак» («род маленьких тараканов желтого цвета», занесенных, по преданию, из Пруссии), «так само», «цырульник»…
Иван Желтов привел и список фонетических особенностей речи Московского форштадта. Не вызывает сомнения, что рижский филолог описывал особенности именно белорусского языка. Белорусская речь выразительно присутствовала среди славяноязычного населения тогдашней Риги.
Желтов объяснял, что «местное русское население Риги» сформировали два элемента, а именно — выходцы из великороссийских губерний, а также переселенцы из соседних с Прибалтийским краем губерний — Витебской, Ковенской и Виленской. Правда, последних Желтов считает по происхождению также великороссами-старообрядцами, но «обелорусевшими» в виду длительного проживания среди туземцев Северо-Западного края.
По происхождению, русское население в Риге, как пишет Желтов, делится на «росское» и «польское» (из бывшей Речи Посполитой). Желтов так и пишет это обиходное у рижан слово — «росское». Я долгое время принимал это выражение просто как вульгаризм. Оказывается, эта народная словоформа была достаточно распространена.
История с говором Московского форштадта может оказаться для нас поучительной. Мы не до конца представляем ареалы бытования белорусской культуры. Ареалы ее распространения могут оказаться самыми неожиданными, и нам не следует забывать об этом достоянии. Тогда мы станем воспринимать культурную идентичность и культурное разнообразие как живые, взаимопроникающие формы.
