Политзаключенный Дедок дал в суде ужасающие показания: назвал пароли после того, как его душили подушкой
В Минском городском суде 1 июля продолжили рассмотрение дела Николая Дедка. На предыдущем заседании слушали свидетелей и зачитывали материалы дела. Теперь суд перешел к рассмотрению вещественных доказательств. После этого Николай Дедок дал показания.
«С июня 2020 года я проживал в поселке Сосновый, чтобы не быть в Минске, где шли массовые аресты.
Об обвинении по статье 342: в маршах я не участвовал, потому что боялся, что могу быть задержан. Исключение сделал один раз — 23 августа, в свой день рождения. Это было спонтанное решение. Я был там один. Милиции, которая бы предупреждала людей, что они нарушают закон, я не видел. Работу транспорта я не блокировал — проезжая часть и так была заполнена уже людьми, транспорт не ходил», — сказал Николай Дедок.
«Что касается обвинения по статье 295: бутылки с горючими материалами мне подкинули сотрудники ГУБОПиК. Раньше я заглядывал в тот шкафчик на кухне, там не было никаких бутылок. А когда меня задерживали, то через взломанные двери и балкон в квартиру влетели семеро силовиков. В первую очередь они спросили меня, где еще в доме камеры — потому что над балконом висел муляж видеокамеры, оставшийся от предыдущего жильца. Затем часть сотрудников разбежалась по комнатам где-то на минуту.
И во время обыска я заявлял, что бутылки не мои. От них шел сильный неприятный запах, что отмечали даже понятые. Зачем мне держать такое в доме, да еще и в месте, где я ем?
Позже в здании ГУБОПиК меня заставляли брать эти бутылки в руки, плевать на них, горлышки бутылок засовывали мне в рот. И то, что потом на бутылках не нашли моих следов, считаю, что здесь повлиял ГУБОПиК на экспертов, чтобы выставить меня лжецом, если я буду говорить о пытках».
Далее Николай подробно рассказал о задержании и издевательствах:
«11 ноября силовики ворвались через балкон и взломали дверь в квартиру. Я успел только встать и закрыть ноутбук, сопротивления не оказывал. Меня сразу положили на пол, надели наручники.
Было трое в амуниции и четверо в штатском. Несколько человек разошлись по квартире. Что они делали, не видел, потому что лежал лицом в пол. Бить начали сразу, за любую попытку пошевелиться — били. Один сказал: «Понимаешь же, что ты из ШИЗО не выйдешь?»
Я не называл пароли от техники, меня за это били. Когда я начал кричать, один из сотрудников взял подушку с дивана и вдавил в нее мою голову. Я почувствовал, что не могу дышать, пытался кричать, что скажу пароли, но через подушку они не слышали. Некоторое время держали подушку. Когда сняли, я сказал, что от стресса забыл пароль. Тогда меня продолжили бить.
Как только я назвал пароль, меня некоторое время не трогали. Силовики из ГУБОПа отпускали в мою сторону комментарии: «Думал, ты в безопасном месте?», «Ты говорил, давление бывает психологическое или физическое. Сегодня будет у тебя и физическое, и психологическое», «Что, Николай, думал, что зашифровался? Может, тебя обоссать?», «Сейчас поедем в лес, разденем, посмотрим, чем ты женщин удовлетворяешь», «Поедем сейчас в гестапо». Я так понял, что «гестапо» они называют здание ГУБОПа на улице Революционной.
Потом меня подняли. Не позволяли смотреть на их лица, били, когда я поднимал голову. Сказали: если буду при понятых жаловаться, то потом меня будут избивать и издеваться всю дорогу до Минска. Буду молчать — поедем нормально.
Во время обыска один из силовиков брал из шкафа женские платья и прикладывал ко мне со словами «это не твое?». Другие силовики смеялись.
Когда при понятых достали те бутылки, я сразу сказал, что это не моё. Один из силовиков даже в присутствии понятых открыто говорил, что будет меня бить. Понятые делали вид, что не замечают этого. Когда понятые не видели, этот же силовик старался исподтишка меня ударить.
Среди моих вещей были видеокамера, штатив, наручные часы и кошелек, где было около тысячи рублей: их потом не было в перечне моих вещей. Хозяйка квартиры их потом тоже не нашла. Полагаю, что эти вещи украли сотрудники ГУБОПиКа. Соответствующую жалобу я подал в Управление собственной безопасности МВД.
После обыска и подсчета денег силовики на полу сделали «натюрморт» из моих вещей: выложили нож, деньги, анархистский плакат, красно-черный флаг, бутылки с коктейлем Молотова, сняли все это на смартфон. Затем понятых отпустили.
Меня поставили лицом к стене. Периодически меня били: по голове, по спине, по ногам. Я спрашивал, зачем меня бьют. Один отвечал, что я отработанный материал, другой говорил: чтобы получить моральное удовлетворение. Остальные шутили и смеялись.
Потом отошли, чтобы я не слышал, о чем они разговаривают. Силовики в штатском, кстати, постоянно куда-то звонили и отчитывались руководству. Немного посовещавшись, вернулись ко мне, сказали, что нужно будет записать видео: «Мы его запишем, с болью или без».
Меня ударили, я ударился затылком о стену и упал.
Спросили, буду ли я говорить на видео. Я молчал. Тогда в маленькую кладовку распылили слезоточивый газ из баллончика, заперли меня там.
Я почувствовал, что не могу дышать, сказал, что скажу всё что надо.
Меня вывели на улицу, во двор. Один держал сзади за наручники, второй распылил мне газ из перцового баллончика в лицо. Сделал так четыре раза.
Меня вернули в квартиру, около минуты не трогали, полагаю, ждали максимального эффекта от баллончика и газа. Затем один из силовиков — другие называли его «следователь» — сообщил мне, что если я скажу все правильно, то дадут умыться. Они сняли на смартфон, как я сказал всё, что требовалось.
Потом мне дали умыться, отстегнули один браслет наручников. Пока я мыл лицо, один из силовиков щелкал электрошокером за моей спиной и спрашивал, знаю ли я, что такое дискотека.
Затем дали собраться и одеться. В это время не избивали, но оскорбляли и издевались. Предложили даже взять с собой бутерброд, но я отказался.
В Минск увезли на микроавтобусе, я сидел на полу. Не били, но разговаривали со мной. Говорили, что большинство проголосовало за Лукашенко, а кто говорит иное, тот врет. Молодой силовик говорил: активисты и блогеры сами создают нестабильную обстановку, а потом удивляются, что их задерживают!
Когда приехали в Минск, было около часа ночи. В здание ГУБОПиКа меня завели с капюшоном на голове, отвели в кабинет, поставили на колени лицом к стене. Требовали пароль от жесткого диска, говорили: «Коля, теперь будет больно».
Потом я попросился в туалет, меня отвели, но вернули уже в другой кабинет. Там было несколько силовиков, один с моим ноутбуком. Он позже будет давать команды: когда меня бить, а когда остановиться.
Все силовики были в масках, но все равно старались, чтобы я не мог посмотреть им в глаза.
Меня положили на пол. Вошел силовик в черном с дубинкой, его называли между собой «Гена». Спрашивали пароль от жесткого диска, я сказал, что не помню. Начали бить дубинками: по рукам, ягодицам, спине, икрам. Угрожали, что сейчас начнут бить по гениталиям и изнасилуют меня дубинкой, угрожали электрошокером, угрожали помочиться на меня.
После четырех или пяти сеансов избиения я сказал пароль. Но его неправильно ввели, после чего меня начали снова избивать.
Во время избиения я сильно кричал. В какой-то момент кто-то подходил к кабинету — я так понял, что постовой, ведь здание было пустым. Сотрудник по фамилии Т** (Дедок назвал фамилию полностью, но мы не можем ее воспроизвести, так как это может для редакции стать составом преступления по статье «Клевета». — «НН») послал его на х** и сказал: если этот добряк еще раз придет, он его сам побью.
После этого у меня начали требовать пароль от телеграмма. Я его не помнил, но сказал, где лежит файл с паролем. За это время меня избили еще несколько раз.
Изменили тактику: теперь сначала били, а потом спрашивали. Заметили, что я пытаюсь уклониться от ударов — и один наступал ногой мне на лицо, чтобы я не крутился, пока бьют.
После того как силовики получили доступ к телеграму, то начали вслух рассуждать, что делать с моим каналом, спрашивали: «Как скоро твои соратники поднимут кипеш, что ты исчез?» Потом тот, кто был за моим ноутбуком, сказал, что напишет моей девушке сейчас, что у меня все нормально. Это он и сделал, написал, причем на белорусском, в моем стиле.
Потом меня еще избивали, просто так. Пытались бить в одно и то же место. Один после избиения сказал: устал! И со словами «старость — не радость» сел за свой стол. Остальные силовики засмеялись.
Мне угрожали, что если я не буду говорить, что требуют, то после шести утра начнут приходить другие сотрудники ГУБОПиКа и будут бить меня все по очереди. Я спросил, за что меня избивают, если я уже дал всю нужную им информацию? Ответ был: за то, что ты есть».
Во время рассказа Дедка одна из присутствующих в зале женщин не выдержала и просто начала тихо плакать.
Николай продолжил:
«Потом сотрудник по фамилии Т*** принес бутылки с коктейлем [Молотова]. Приказывал мне брать их в руки и сжимать, плевать на них, засовывал горлышки мне в рот. Потом бутылки упаковал в пакеты.
Другой сотрудник продолжал работать с моим телеграмом, спрашивал о людях из переписок, о других каналах. Спрашивал: кто из действующих работников МВД помогает? Кто финансирует акции протеста?
Спросил, зачем я публиковал данные сотрудников милиции? Я ответил: чтобы вызвать общественное осуждение. После этого меня начали избивать.
Затем меня подняли и дали какие-то бумаги, которые я подписал не глядя.
Издевательства продолжались. Один сказал: Давайте его обоссым!
Спрашивали: «Что, Николай, стрим не хочешь провести?»
Т*** предложил: «Я на него сяду, а вы сфоткайте!» Но его идею не поддержали.
Также меня ставили возле красно-зеленого флага и приказали извиниться перед сотрудниками за то, что я выкладываю их сведения. И чтобы я посоветовал другим не делать так. Т*** сказал: если скажешь всё правильно, то больше бить не буду. Но сотрудник в черном добавил: «А я за себя не отвечаю».
Тут же Т*** начал требовать, чтобы я сказал на камеру, что я чмо и гандон…»
В этот момент судья Анастасия Попко остановила Дедка. Попросила его не использовать ненормативную лексику.
Он ответил: «Я же только цитирую! Надо направить сотрудникам эти претензии».
«Я не стал говорить то, что требовал Т***, — продолжил Дедок. — Т*** захотел, чтобы я заплакал на видео. Он говорил мне: пусти слезу, или мы ее тебе пустим! Но я не плакал.
После съемки молодой сотрудник с камерой предложил снять флаг со здания и сжечь его, потом поменять время на моем смартфоне и снять это на видео. Я так понял, чтобы мне навесили еще статью. Но другие силовики посмеялись и отклонили предложение.
Меня положили на пол. Требовали слово чести, что я никогда больше не скажу и не напишу ничего плохого о сотрудниках ГУБОПиКа. Предупредили, что если я кому-нибудь рассскажу, что там происходило, то они ко мне в ИВС приедут и то, что было здесь, покажется мне мелочью.
Я со всем соглашался.
Силовики говорили, что мне здесь уже жизни не будет, что мне придется уехать из страны. Также говорили, что я получу 7—9 лет, да и то, если буду сотрудничать со следствием. А если буду жаловаться на то, что было здесь, то будет мне 411-я статья (неповиновение администрации колонии. —»НН»), в колонии мне не дадут жизни и сделают «петухом».
Т*** говорил: «Есть в колонии осужденные, которые с нами сотрудничают, ты же и сам сидел, всё знаешь. Если еще откроешь рот про сотрудников, то я приеду на зону и лично тебя дубинкой кончу, а потом утоплю в параше. Ты не тех сделал врагами, с нами бороться нет смысла».
Они уточнили, что я в ИВС скажу о следах побоев. Я ответил, что буду говорить, что упал.
Тогда меня вывели и отвезли на Окрестина. В машине меня начало колотить. Один из силовиков начал спрашивать, что со мной, и заволновался, чтобы меня не стошнило в машине. «Мандраж у него, что, не видно», — ответил другой силовик.
На часах автомобиля было 5:24 утра.
Силовик, который вел машину, еще раз напомнил, чтобы я молчал обо всем происходившем. Сказал: «Будешь писать жалобы, расскажешь адвокату или на суде — не выйдешь никогда».
В ИВС сотрудник ГУБОПиКа ушел только после моего освидетельствования, чтобы убедиться, что не буду жаловаться.
Ко всему сказанному добавлю: с момента выхода на свободу в 2015 году меня 4 раза задерживали, 9 раз судили за экстремистские материалы — за мои посты в социальных сетях.
Все рассказанное я рассматриваю как борьбу со свободой слова и личную месть сотрудников ГУБОПиКа.
И позже мне стало известно, что угрозы поступают моим близким. После моего задержания им писали анонимы в мессенджерах, что в тюрьме меня ждет самое страшное, что меня сделают опущенным, что в колонии меня убьют и спишут на проблемы с сердцем.
Несмотря на это все, я не признаю себя виновным. Моя деятельность носит и будет носить просветительский характер, моя цель — построение свободного общества».
