«В новой Беларуси черных списков не будет: хочешь собрать Минск-Арену — пожалуйста». Большое интервью с Маргаритой Левчук
Оперная звезда Маргарита Левчук наделала шума в белорусском «классическом» пространстве: ушла из Большого театра Беларуси, стала выступать в поддержку протеста, уехала петь в литовской опере, раскрыла «внутрячок» о больших и провластных концертах, наконец, по приглашению Павла Латушко вошла в Народное антикризисное управление. Сейчас она со своей командой работает над тем, какой будет сфера культуры в новой Беларуси. А пока Беларусь еще старая, Левчук живет в Вильнюсе. Мы поговорили с Маргаритой про реакции соседей на домашние репетиции, уровень белорусской оперы, стыд за коллег, работу в НАУ и в какое рождественское чудо она верит.
Фото Олега Тимоховца из архива героини
— Недавно вышел клип на песню «LITO» с вашим участием, судя по которому, родная земля придает вам сил. Не теряете ли вы свою силу за пределами родины?
— Нет, конечно, тем более здесь похоронен Калиновский. Но мы только и думаем, что о Родине и о том, чтобы вернуться. Я уже что-то скучаю. У меня тесная связь с предками, я хожу к ним на кладбище — когда уезжала в Вильнюс, как раз сходила, поговорила и попросила дать нам сил. Теперь у меня чувство, что нужно возвращаться, поэтому мы делаем все возможное, чтобы победить.
— Что сейчас — во время пандемии, локдаунов и ограничений — происходит в опере? Идет ли работа над новыми проектами?
— Что касается оперы в Вильнюсе, здесь все закрыто, и поговаривают, будет закрыто до марта. Все сидят дома, у кого есть фортепиано, занимаются — у меня есть пианинко на айпаде. 27 декабря под Варшавой у нас планируется концерт. Выступить меня пригласил сам князь Мацей Радзивилл, они очень с нами солидарны. Это будет концерт, похожий на #ЖывеБеларусь, который мы делали в Вильнюсе, только с чуть измененной программой. Думаем теперь, как выехать в Польшу и вернуться назад, ведь в Литве сейчас даже в гости нельзя ходить.
— Пока нет репетиций в театре, вы занимаетесь дома каждый день?
— Нет, я такая ленивая! Теперь буду заниматься каждый день, так как предстоит концерт и нужно быть в форме. А когда выступлений нет, вообще могу не петь.
— Когда поете, соседи не стучат вам по трубам?
— Такое было в Минске, действительно стучали, а потом я переехала, начала заниматься и сижу жду: «так, ну давайте», — и кто-то стал аплодировать. А в Вильнюсе — никто ничего. Я спросила у хозяина квартиры, можно ли здесь заниматься, и он сказал: «Соседи будут только рады, что в их доме живет такая звезда».
— Писали, что пять минут вашего пения стоят тысячу евро. Изменились ли расценки у оперных певцов ввиду пандемического кризиса?
— Эта сумма была названа касательно корпоративов, а в театрах или на концертах по-разному, я могу и бесплатно выступать. В последнее время, когда еще были корпоративы, некоторые говорили: «давайте немножечко ниже, вы же понимаете, у нас здесь…» — и мы, конечно, понимали, адекватные же люди. Я не буду говорить: «Всё, десять тысяч долларов, ни больше ни меньше». А теперь знаете, какая мода пошла у белорусов? На поздравления. Недавно меня попросили записать видео со словами поддержки для друга, который скоро должен выйти с суток. Я, конечно, согласилась и не буду брать за это денег. В театре гонорары не изменились, условия — тоже. Я ожидала, что на репетициях в Вильнюсе мы будем придерживаться дистанции — никакой дистанции не было, и я думала: «Может, у тебя коронавирус, а ты мне прямо в лицо поешь. Боже, только бы не заболеть». К счастью, тогда я не заболела. А заболела позже.
— Вы несколько лет работали в нашем Большом театре и одновременно выступали в других странах. Какой, на ваш взгляд, уровень белорусской оперы?
— По правде, да? Что сказать, у нас советская система: тут все решают зам-замы-замов, которых я даже не знала. А певец ни на что не влияет. Он раб, подписал контракт — и всё, должен всех слушаться. За день до премьеры ты не знаешь, в какие дни поёт твой состав, а в других странах, подписывая контракт, сразу понимаешь график. Поэтому, когда я работала в Минске, было сложно что-то планировать, потому что мне могли сказать: «Завтра репетиция, а послезавтра ты выступаешь». Я говорю: «Я не могу выступать в этот день». — «Как ты не можешь? Мы тебя уволим!» — «Ну и увольняйте». О таких вещах можно за месяц сообщить или за полгода — с зарубежными площадками у меня было всё день в день расписано до февраля. Оперные певцы подписывают контракты, рассчитанные на пять лет. Однажды из-за этого у нас был огромный скандал: Жагарс тогда ставил в Большом «Травиату», а мне нужно было ехать на кастинг проекта «Большая опера» в Москву. Мне ставили репетиции два дня подряд, а когда перед самым кастингом у меня уже не было голоса, сказали еще и петь на сдаче. Но мой голос — это мой голос, и я должна его беречь. Мне жаль всех наших солистов, они реально рабы, особенно сейчас. Я всё жду, когда они станут такими же, как купаловцы.
— Наверное, уже не станут.
— Понятно, почему нет. У нас один оперный театр на всю Беларусь. Куда бы они все пошли, тем более половина из них живет в арендных квартирах. Но мы знаем, что выход есть всегда, особенно сейчас, когда у нас такая солидарность, — думаю, всем бы квартиры нашлись. Если бы все — и балетные, и оперные — забастовали, кого бы набрали в Большой? Он бы пустовал. И так каждый театр становился бы пустым, и мы бы быстрее победили. В Большом высказывались, но это мизер, а теперь там даже запрещено выносить на сцену бело-красные букеты.
Фото Дмитрия Дмитриева из архива героини.
— Мы говорили об организации процесса, а каков качественный уровень белорусской оперы?
— Оркестр очень крутой, а хороших солистов я могу пересчитать на пальцах и одного из них уже уволили. Все молодцы, работают как могут, я всех люблю, но с качеством у нас плохо, потому что нужно не сидеть в одном театре, раз в год бывая на мастер-классах, а постоянно развиваться и прислушиваться к критике. Если сказать им про плохой итальянский, они ничего с этим не будут делать, а так и продолжат петь. Французы приходят в нашу оперу и говорят: «Это ужас, это смех, что вы поете». Так никогда не выйти ни на какой уровень, мне стыдно за наших солистов. Однажды даже было неловко выходить на поклон, потому что я тогда проделала большую работу — это было норм, я могла бы на уровне спеть и в Италии, — а за коллег было стыдно. Я же хочу работать так, чтобы всеми гордиться.
— Каковы были те условия, которые вы пришли обсудить с Елизарьевым перед своим увольнением?
— Я полгода ходила к директору и замам. Они все говорили: «Мы всё понимаем, давайте три месяца подождем». Как они умеют! Им лишь бы ты молчал и со всем соглашался. Я говорила, что меня не устраивают условия. Однажды мне на карточку пришло 9,99 рубля, это был аванс. Я хотела договориться ставить спектакли в мои свободные дни. Им, конечно, такое не понравилось, мол, «в смысле, ты будешь ставить себе даты — будешь петь, когда мы скажем». С Петровичем (директор Большого театра Беларуси. — НН) мы нормально поговорили, он тогда только пришел в театр. И он такой: «Я даже не понимаю, что происходит, какая-то система баллов, не могу помочь, потому что зашиваюсь». В итоге я пошла к Елизарьеву и думала, будет адекватный диалог. Но как можно солистке сказать «ты никто»? Как ты можешь такое сказать, если ты меня даже не узнал? Ну открой Википедию и почитай, если не знаешь, кто перед тобой. Он у меня спросил: «Почему за те полтора года, что я являюсь художественным руководителем театра, вы ни разу ко мне не пришли?» Я сказала, что не на кого было доносить. Знаю, что две солистки доносили на меня, им не нравилось, что я пою с таким-то и таким-то тенором, а они с ним не поют, и что я выбираю себе тенора. Когда я зашла к Елизарьеву, сказала, что не хочу уходить, хочу работать и нести оперу в массы, у меня это получается, и предложила много вариантов сотрудничества. А он сказал: «Вы никто».
— При каких условиях вы бы вернулись в Большой?
— Если бы оттуда уволились все зам-замы и вернулись те, кого уволили за их позицию.
— Вы сейчас в НАУ отвечаете за культуру. Кто те эксперты, которые работают с вами?
— Это тринадцать человек, которые отвечают за разные сферы — мы их имен не озвучиваем, так как некоторые находятся в Беларуси. Но как только можно будет, мы их назовем. Штаб НАУ находится в Варшаве, они там работают с утра до ночи, а я здесь, в Вильнюсе, поэтому общаюсь со всеми через зум и в чатах — мы всегда на связи. Не могу сказать, что у нас строгий рабочий день — такого нет, мы можем и в три ночи что-то делать.
— Что у вас сейчас на повестке дня?
— Мы записали первое видеообращение и работаем над развернутым документом, где по пунктам расписано, что нужно сделать сейчас и что мы будем делать, когда взлетит самолет, — это будет опубликовано в ближайшие дни. Большое спасибо Павлу Павловичу за то, что он тоже работает с нами и очень нам помогает. Вообще, он молодец.
— Ну например, какие реформы сферы культуры вы предлагаете?
— Лично я бы очень хотела, чтобы сменились кадры. Нам нужны креативные менеджеры, пиарщики, молодые руководители — не из Академии при президенте, хотя там тоже могут быть креативные «ребята». Мы отменим черные списки, создадим условия для фондов и спонсорских программ. Короче, бабки-в культуру, а не на ОМОН и военных — эти статьи расходов можно просто поменять местами. Один человек у нас никогда не ходил ни в какие театры, потому что «там, культура? Подождет, мне нужно кормить своих собак».
— А «Славянский базар» же такое любимое мероприятие.
— Кстати, очень интересно, что будет со «Славянским базаром», если мы победим. Может, стоит делать его как несколько дней концертов бывших провластных исполнителей.
— В наших сегодняшних условиях для каких артистов созданы лучшие условия?
— Всегда так было: лучшие условия для тех, кто наделен сверху званиями, наградами, прибавками к зарплате. «Ябатьковые» артисты, конечно, в шоколаде. Но так или иначе каждый из них уже думает: «Ой, мамочки, если режим Лукашенко рухнет, что мы будем делать?» Им очень-очень страшно. Пока не поздно, они еще могут что-то изменить, хотя я думаю, уже поздно, и они сами понимают, что Титаник тонет, они же не глупые. Не знаю, как они с этим живут.
— Я думала, вы сразу назовете эстраду.
— Какая у нас эстрада? Никакая, потому что нет соответствующей инфраструктуры. То, что показывают по телевидению, — это ужас. Все классные музыканты либо запрещены, либо уехали. В нашей стране ничего невозможно сделать из-за того, что душат и зажимают.
— Как думаете, будет ли на карьеру артиста в новой Беларуси влиять имиджевая составляющая, то, как человек повел себя в эти месяцы?
— Белорусы уже решили, что будут только с достойными артистами. У нас новые герои, новые классные имена, а что мы будем делать с «ябатьками», не знаю. Я не пойду на их концерты. Я уже отказалась от сотрудничества с одной группой, выступавшей на Бангалоре, когда там не дали провести митинг Светлане Тихановской. Они хорошие люди, но поддерживают режим, поэтому я не хочу с ними работать. Так или иначе в новой Беларуси черных списков не будет, все будет «по-честному»: хочешь собирать Минск-Арену — пожалуйста. И посмотрим, сколько людей придет без загонов профсоюзов.
— К вам в НАУ обращаются те, кто сейчас хотел бы перебежать?
— В других областях такое есть, а в культуре нет. Мне разве что писали отдельные музыканты, работающие в государственных учреждениях: больше не могу здесь быть — уезжаю, что ты можешь посоветовать? Я скидываю контакты, к кому можно обратиться, и говорю: молодец, спасибо, что не работаешь на государство. Но чтобы сегодня мы узнали, что Виктория Алешко, Владимир Громов или Анастасия Москвина показали знак виктории после выступления, такого нет.
— А вам не прилетала претензия, что вы, мол, работали в государственном театре, а пошли против государства?
— Такого не было. Только один из родственников мне сказал: «Он же тебе премию дал, а ты с бчб ходишь». Он мне премию дал!е
— По вашим интервью видно, что вы придерживаетесь позитива. Сохраняется ли он у вас в последние месяцы и вдали от фотокамер?
— Более-менее. Я такой человек, что только на позитиве и живу. Иначе после таких событий можно было впасть в колоссальную депрессию, ничего не делать и только ждать, когда придет победа. Я думаю, что с позитивом, улыбкой и высоко поднятой головой мы победим.
— Мы разговариваем накануне Рождества. Верите ли вы в рождественское чудо?
— Я каждый день в него верю и думаю: может, уже завтра это чудо? Конечно, верю: все взрослые как дети. Правда, сейчас веришь только в одно чудо. Мне нравится также, что сейчас, когда достойный белорус отмечает день рождения, все знают, что он загадывает, задувая свечи.
— Будете ли вы смотреть новогоднее поздравление Лукашенко?
— Надеюсь, он к Новому году уже улетит, но так или иначе я буду смотреть Светлану Тихановскую, а уже потом по приколу посмотрю, что сказал он: «НАТО, Америка, польские, литовские, чешские кукловоды хотят, а мы не отдадим», потом гимн и песня «Любимую не отдают».
— Какие у вас планы на праздники?
— Здесь локдаун, поэтому мы не знаем, где кто с кем будет. Но возможно, мы немного нарушим порядки: у нас же революция — нам можно.
