Закулисье Люблинской унии: к чему привела «углубленная интеграция» с Польшей в позиции слабейшего
450 лет назад, в пятницу 1 июля 1569 года, в королевском замке в Люблине паны-рада и земские послы Великого княжества Литовского и Короны Польской своей присягой утвердили договор о государственной унии. Великое княжество, обескровленное Ливонской войной с Россией, по условиям унии должно исчезнуть с политической карты Европы как отдельное государство. А перед этим король Сигизмунд Август отнял от ВКЛ территории Подляшья и Украины и присоединил их к Польше. Как на все это реагировала элита Великого княжества.
Ян Матейко. Люблинская уния. (См. разбор картины в номере 6 «Нашай гісторыі» за 2019 год).
Архивы сохранили много частной корреспонденции магнатов и шляхты ВКЛ того времени. Авторы писем искренне высказывались о судьбоносных событиях, которые разворачивались у них на глазах и в которых они сами вольно или невольно должны были принимать участие. Так чем была «углубленная интеграция» образца XVI века для наших предков: трагедией или свершением мечты? Дадим им слово.
Клубок противоречий
Все 1560-е годы между ВКЛ и Короной шли тяжелые переговоры об условиях новой унии. Элита Великого Княжества хотела только военно-политического союза с Польшей, чтобы получить помощь в борьбе с Московским государством. Коронная же шляхта выступала за инкорпорацию ВКЛ в состав Короны. Это совпадало с интересами короля и великого князя. Сигизмунд Август, последний из Ягеллонов, не имел потомков мужского пола и хотел сохранить союз ВКЛ и Польши даже после угасания династии.
Гравюра с изображением Люблина из атласа Георга Брауна и Франца Хогенберга «Города земного мира» (Кельн, 1617). Фото: Wikimedia Commons.
Сейм по унии шел более полугода, до 12 августа 1569 года. Он начался в Люблине 10 января. Однако противоречия между коронной и великокняжеской делегациями привели к тому, что в ночь на 1 марта представители ВКЛ уехали, даже не предупредив о своих намерениях короля. Результаты этого демарша были для ВКЛ катастрофическими: Сигизмунд Август своим решением присоединил к Польше Волынское, Подляшское и Брацлавское воеводства, до этого входившие в состав ВКЛ.
Послы Великого Княжества вынуждены были вернуться в Люблин, чтобы продолжить переговоры.
И надежды, и пессимизм
Инкорпорация Подляшья и части украинских земель стала неожиданностью. Политическая элита ВКЛ не имела плана действий для такой ситуации.
Кто-то предлагал созвать посполитое рушение для защиты от поляков, другие склонялись к переговорам с монархом и поискам компромисса. Были и надежды, что Сигизмунд Август пересмотрит свое решение. В апреле дворный маршалок, подканцлер ВКЛ Остафий Волович писал брацлавскому воеводе и исполняющему обязанности дворного гетмана ВКЛ Роману Сангушко: «Мам надзею ў Бозе, жэ ся [Великое Княжество Литовское] паратуе» (что спасется).
Однако настроения великокняжеского магнатства становились все более пессимистичными. Виленский воевода, канцлер Николай Радзивилл Рыжий 1 июня в письме Николаю Христофору Радзивиллу Сиротке открыто говорил, что «Княжество Литовское погибает или уже погибло», а саму политическую ситуацию, в которой оказалось государство, называл «нашей литовской бездной».
Николай Радзивилл Рыжий, в 1569 году виленский воевода и канцлер ВКЛ. Фото: Wikimedia Commons.
В конце мая в Люблин стали съезжаться представители Великого Княжества Литовского. Их настроения также были далеки от оптимизма. Фактический глава великокняжеской делегации на Люблинском сейме летом 1569 года, жемайтский староста и земский маршалок Ян Ходкевич, обращаясь к Николаю Радзивиллу Рыжему, довольно ярко изложил свои ощущения в тот момент: «К чему бедная и несчастная Речь Посполитая (здесь и далее под Речью Посполитой в переписке имеется в виду ВКЛ. — В. П.) пришла и со временем еще больше приходит, того мне Вашей Милости, моему милостивому пану, писать не нужно, ибо пан все эти вещи сам хорошо знает. И такая необычайная боль охватывает сердце ужасом, глядя на то, что с нами происходит».
Ян Ходкевич, в 1569 году жемайтский староста и земский маршалок ВКЛ. Гравюра XIX века (возможно, со старинного портрета). Фото: Wikimedia Commons.
К слову, сам Николай Радзивилл Рыжий в Люблин больше не вернулся. Официально он объяснял монарху свое отсутствие на сейме болезнью. Однако частные письма свидетельствуют, что виленский воевода бойкотировал заседания сейма.
«Я такого принуждения или несчастья могу и дома дождаться!» — писал он 30 мая.
«Стоит ли на что хорошее надеяться по тому нашему несогласию…»
Тогдашнее состояние политической элиты ВКЛ не предвещало положительных результатов. Элита была разделена на группировки и не имела единого плана действий.
Это ослабляло ее позиции в переговорах. Направляясь в Люблин, в конце мая Ян Ходкевич писал Николаю Радзивиллу Рыжему: «Как умный человек, сам видишь, какие планы есть в отношении нас и стоит ли на что хорошее надеяться по тому нашему несогласию». А уже в самом Люблине жемайтский староста и земский маршалок не раз повторял: «Приезжай, Ваша Милость, для спасения той бедной Речи Посполитой, потому что ни одной надежды на тех, с которыми съехались, не имеем…» Впрочем, Радзивилл относительно этого и сам не питал никаких иллюзий: «Какое сегодня между нами согласие, то и слепой может видеть».
Весной 1569-го шляхта, имевшая имения в Подляшье и на Волыни, должна была присягнуть на верность королю и Короне. За отказ ей грозило лишение должностей и конфискация владений. И это были не пустые слова: Сигизмунд Август лишил должностей заупрямившихся подляшского воеводу Василия Тышкевича и подляшского каштеляна Григория Тризну.
Присяга показала, какой раскол господствовал среди великокняжеского шляхетства. Как отмечал Ян Ходкевич, «одни хоть не рады, но должны, другие же навстречу тому бегут». Причем желание присоединиться к Короне отмечалось даже на тех землях, которые должны были остаться в составе ВКЛ. В начале мая Остафий Волович сообщал, что среди шляхты Брестского уезда есть значительное количество лиц, готовых присоединиться к Польше. На уездном сеймике 10 мая брестские послы получили от местной шляхты однозначный наказ: «Наказала братия не возвращаться домой без какой-нибудь унии. С тем дополнением, что не хочет отрываться от братьев своих, панов волынских».
Такая позиция лишь усиливала растерянность политической элиты ВКЛ. Земский подскарбий, писарь Николай Нарушевич с сожалением писал из Люблина: «Если так и из других уездов решили отрываться от той несчастной своей Отчизны, то не знаю, с чем уж останемся!»
С другой стороны, вопрос присяги на верность Короне выявил и усилил глубокие патриотические чувства в другой части великокняжеского магнатства. Радзивилл Рыжий призвал двоюродного племянника Николая Христофора Радзивилла Сиротку как можно дольше уклоняться от присяги из своих волынских имений и подчеркивал: «Как Радзивилл и прирожденный литвин, а не подляшанин или волынец, против своей Речи Посполитой, в которой Ваша Милость родился, присягать не должен». Виленский воевода напоминал молодому родственнику о роли Радзивиллов в истории Великого Княжества: «С этой присягой отступишь от Отечества, в котором предки твои, мой милый племянник, живя, его на плечах своих носили, берегли, защищали, о нем беспокоились и так его целой нам, своим потомкам, оставили». Подобный государственный патриотизм можно было заметить среди магнатства разного этнического происхождения. И для «литвинов» Радзивиллов, и для «русинов» Ходкевичей Великое Княжество Литовское было «своей Речью Посполитой», то есть «своей республикой».
Надежды уже нет
После возвращения в Люблин великокняжеских радных панов и земских послов Сигизмунд Август нанес удар, который «добил» делегацию ВКЛ.
Королевской привилегией с 5 июня к Короне Польской была присоединена еще и Киевщина. Письма, которые присылали из Люблина радные паны виленскому воеводе, свидетельствовали, что надежд на успешное для ВКЛ проведение дальнейших переговоров относительно условий унии у них уже нет. Ян Ходкевич писал: «Все дела наши по-прежнему идут к худшему. И не знаю, как [мы] чему могли уже помешать».
После нескольких дней трудных переговоров с поляками, 11 июня, Николай Нарушевич охарактеризовал политическую ситуацию в Люблине как «последнюю границу первой Речи Посполитой нашей», а само Великое Княжество называл «бедной державой».
Королевский замок в Люблине. Современный вид. Фото: Wikimedia Commons.
Кто виноват?
Вину за отторжение Подляшья и Волыни магнаты ВКЛ возлагали на поляков.
Сигизмунда Августа на тот момент непосредственно ни в чем не обвиняли.
Еще в конце мая крайчий ВКЛ Криштоф Радзивилл Перун просил Радзивилла Сиротку сообщить ему, «к какому концу наш народ литовский из-за благосклонности к нам панов братьев наших [поляков] там в Люблине придет».
Николай Радзивилл Рыжий не верил, что поляки желают равноправной унии между государствами: «…Однако что себе поляк сотворил к своему добру, а на мое зло, то ты, литвин, присягни, признай, подтверди его верховенство над тобой и свое подданство ему».
Ян Ходкевич возмущался, что поляки, отобрав у Великого Княжества «всех людей», не хотят помогать против агрессии Московского государства: «А то [делают], так понимаю, для скорейшего нашего истребления».
Постепенно приходило и понимание, что подляшская и украинская шляхта была совсем не против покинуть Великое Княжество и войти в состав Короны. Николай Нарушевич 11 июня 1569 года писал Николаю Радзивиллу Рыжему: «Уже о подляшанах совершенно не сомневаюсь, что сами желали того отторжения. Однако и о панах-волынцах тоже вижу, что никакого большого насилия на себе не имели, однако сами поспешили к этому».
Чем объяснялась такая позиция подляшской и украинской шляхты? Причины были разные. Прежде всего, в Польше шляхта имела больше возможностей, чем в ВКЛ. Для украинской и подляшской шляхты политические выгоды перевешивали великолитовский патриотизм. На Подляшье же издавна были распространены польское право и польский язык, в результате чего к 1560-м большинство местного шляхетства ополячилось. К тому же в этом этнически смешанном регионе было много и этнических поляков, в том числе и среди шляхты. Именно поэтому идея присоединиться к Польше получила здесь широкую поддержку.
В свою очередь, шляхта и могущественные княжеские роды Волыни сначала заняли выжидательную позицию. Не увидев, однако, каких-то решительных шагов со стороны политической элиты ВКЛ, они решили согласиться на присоединение к Короне и уже в ее составе обеспечить свои интересы при соблюдении социально-политических прав и вольностей. Существовали надежды, что более сильная в военном и экономическом плане Польша сумеет эффективнее защитить украинские земли, особенно Киевщину, от разрушительных набегов крымских татар.
Также вероятно, что местная элита рассчитывала на увеличение своего политического значения именно в «демократической» Короне, а не в Великом Княжестве, вся власть в котором принадлежала фактически двум магнатским родам — Радзивиллам и Ходкевичам. В любом случае выглядит, что для волынской шляхты это был скорее политический выбор в чрезвычайной ситуации, чем устойчивое идейное желание изменить государственную принадлежность.
Видимо, особенно обидно было делегации ВКЛ от осознания факта, что присоединение к Польше Киевщины произошло во многом по инициативе волынской шляхты. «…Некоторые волынские послы советовали, чтобы Король Его Милость, когда уже Волынь присоединил к Польше, чтобы и Киев тоже [присоединил], поскольку не к Руси, но к Волыни принадлежит», — сообщал в Вильню Ян Ходкевич. Жемайтский староста не сдерживался на сеймовых заседаниях, характеризуя шляхту ВКЛ, поддержавшую инкорпорацию в состав Польши: «Те, кто уже сам к Короне присоединился, сделали это как какие-то рабы, не применяя своих вольностей и свобод».
Тяготило патриотов ВКЛ то, что король и польские паны ведут к заключению унии без согласия Великого Княжества, не обращая внимания на его привилегии и вольности. Радзивилл Рыжий в письме к Роману Сангушко призвал политическую элиту к активным действиям, чтобы монарх их «как холопов, а не шляхту полякам не подарил». А Ян Ходкевич говорил, обращаясь к королю на одном из сеймовых заседаний: «О людях свободных и достойных никто ничего заочно решать не может». Однако протесты эти никого не волновали.
Битва проиграна, но борьба продолжается
То, насколько близко к сердцу принимали магнаты-патриоты инкорпорацию ВКЛ, иллюстрирует следующий случай.
В июне троцкий каштелян Юрий Ходкевич на совместном обеде с Яном Ходкевичем и сандецким каштеляном Ярошем Асалинским заявил, что из-за любви к своему Отечеству он не хочет дождаться унии, которая «нам приносит такую гибель». В тот же день Юрий Ходкевич умер от инсульта.
Даже после подписания акта унии часть магнатства сопротивлялась ей — по крайней мере, на словах. Так, братья киевский епископ Николай Пац и витебский каштелян Павел Пац, которые в июле 1569-го находились в Зельве и пересылали Радзивиллу Рыжему информацию о событиях в Люблине, с явным презрением отзывались о том, «что другие там, в Люблине, сделали матери нашей Речи Посполитой». Абсолютно отрицательно отнесся к подписанию акта унии и сам виленский воевода. Из письма Николая Нарушевича мы знаем, что Николай Радзивилл Рыжий оценивал унию как «похороны и убийство на вечные времена свободной и удельной Речи Посполитой, некогда Великого Княжества Литовского». С большим сожалением он уже в октябре 1569 года писал о «Речи Посполитой литовской, если она еще когда-нибудь будет тем именем называться».
Оставалось лишь надежда на небесные силы. 27 июля, в конце Люблинского сейма, Волович писал Радзивиллу Рыжему: «Если лучше быть не могло, то… Господу Богу должно поручить, который умеет вновь создавать и исправлять поврежденное».
Тем более, хотя растерянная и расколотая политическая элита ВКЛ не сумела противостоять решительным действиям монарха и польской шляхты, Люблинский сейм 1569 года не создал «единое неделимое и неотличимое тело», как было объявлено в подписанном акте унии. А это давало Великому Княжеству Литовскому шанс сохранить в составе новообразованной Речи Посполитой элементы собственной государственности.
Акт Люблинской унии от 1 июля 1569 года. Фото: Wikimedia Commons.
* * *
Краткая история польско-литовской интеграции
Люблинская уния, заключенная между Королевством Польским и Великим Княжеством Литовским 1 июля 1569 года, фактически ликвидировала ВКЛ — впрочем, как и Королевство Польское, — как отдельный субъект тогдашних международных отношений. Вместо этого было создано союзное государство под названием Речь Посполитая — формально равноправная федерация «обоих народов», но с явным доминированием польской стороны.
Которое было не только политическим, но и культурным — полонизация элиты Великого Княжества, уже очень заметная и до унии, после 1569 года только набрала размах. В результате к концу существования Речи Посполитой многие магнаты и шляхта ВКЛ, хотя и сохраняли ощущение своеобразия, уже и сами охотно называли себя поляками, а свое государство — Польшей. Пусть и вкладывая в эти определения не совсем этнический смысл.
К Люблинской унии литвины и поляки пришли не за один год и даже не за одно десятилетие. Начиная с конца XIV века между Великим Княжеством Литовским и Королевством Польским было заключено несколько межгосударственных соглашений, имевших в своем названии слово «уния»: Кревская уния 1385 года, Виленско-Радомская — 1401-го, Городельская — 1413-го, Гродненская —1432-го, Краковско-Виленская — 1499-го, Мельницкая — 1501-го.
Первые четыре упомянутые унии были соглашениями не столько о государственном, сколько о династическом союзе, хотя польская аристократия всегда держала в голове надежду на полную инкорпорацию ВКЛ в состав Королевства Польского. В акте Кревской унии 14 августа 1385 года великий князь литовский Ягайло, которого поляки пригласили на свой трон, опустевший после смерти короля Людовика Венгерского, даже обязывался «земли свои Литвы и Руси навечно присоединить к короне Королевства Польского».
Но потом все пошло не так гладко, как того хотелось польской стороне. Обосновавшись в Кракове, Ягайло вскоре фактически потерял контроль над землями ВКЛ, который перенял его двоюродный брат Витовт — правитель с большими политическими амбициями. И если бы ему всегда сопутствовала военная удача, то, возможно, на этом история польско-литовской интеграции и завершилась бы. Но в 1399 году Витовт потерпел крупное поражение от татар на Ворскле, а также столкнулся с внутриполитическими проблемами.
В таких условиях он был вынужден в 1401 году пойти на заключение новой, Виленско-Радомской унии, которая хоть и сохраняла в руках Витовта великокняжескую власть, но признавала над ним верховенство Ягайло. Новая, Городельская уния, заключенная 2 октября 1413 года, определенные вещи уточняла и даже корректировала в пользу ВКЛ, но общего положения принципиально не меняла.
Пока был жив Витовт, то это все не имело такого уж большого значения, так как верховная власть Ягайло была при нем более формальной, чем реальной. Главная же проблема была в том, что Витовт не имел наследников, а унийные акты предусматривали, что в таком случае после его смерти полная власть над ВКЛ должна была перейти к Ягайло или его потомкам. В конце жизни Витовт пытался решить эту проблему, короновавшись на короля Литвы, но сделать этого не успел. После его смерти в 1430 году в ВКЛ на два года разразилась гражданская война, а после ее окончания 15 октября 1432 года была заключена очередная, Гродненская уния, которая отчасти повторяла условия Виленско-Радомской унии 1401 года. В итоге после убийства в 1440 году великого князя литовского Сигизмунда Кейстутовича, родного брата Витовта, к власти в ВКЛ пришел сын Ягайло Казимир. С 1447 года он после гибели брата Владислава стал также и польским королем. С этого времени вплоть до 1572 года и ВКЛ, и Польшей правила династия Ягеллонов, притом зачастую, с немногими исключениями, обоими государствами управлял один и тот же монарх.
Несколько десятилетий такая ситуация всех в целом устраивала, тем более что к концу XV века и внешнеполитическая, и внутриполитическая ситуация в регионе была относительно спокойной. Но в то же время на востоке усиливалось Московское княжество, которое в 1480 году окончательно сбросило с себя зависимость от Золотой Орды и начало борьбу за русские земли ВКЛ.
Опасность на Востоке заставила элиты Великого Княжества снова искать поддержки со стороны Польши. Та же, воспользовавшись сложной ситуацией, в которой оказался «братский народ», снова стала серьезно думать об инкорпорации ВКЛ в свой состав. Этой цели должны были служить заключенные соответственно 6 мая 1499-го и 23 октября 1501-го Краковско-Виленская и Мельницкая унии. По условиям последней, в будущем вместо по крайней мере формально отдельных наследственных монархов должен был избираться совместный король для двух государств, а также предусматривалось введение единой системы денежного обращения и проведение единой внешней и внутренней политики. Практически то же, что впоследствии было введено Люблинской унией.
Тогда элитам Великого Княжества удалось отбиться от этих предложений — собранный в 1505 году сейм ВКЛ, который должен был утвердить акт унии, отказался это сделать. Но это, как оказалось, лишь на несколько десятилетий оттянуло конец Великого Княжества Литовского как отдельного государства, но не спасло его. В 1560-е годы ВКЛ, вынужденное вступить в начатую московским царем Инфлянтскую войну, оказалось в еще более сложной, практически безнадежной ситуации. И тут уже поляки литвинов дожали…
* * *
